Присаживаюсь в кресло, открываю тетрадь. Первая неделя июня у Вики выдалась насыщенной. Она не только несколько раз слышала в голове тревожный набат, но и дважды ощущала зловещий взгляд в спину. Причем два дня назад этот взгляд сопровождался образом пожилого мужчины, с запавшими глазами. Его изображение Вика даже зарисовала в дневнике. И сделала это очень талантливо.
— Кто это человек? — я показал рисунок девушке, когда она пришла накрывать на стол.
— Не знаю — Селезнева пожала плечами — Но его образ уж дважды меня преследовал.
Я понимаю, что мне срочно нужен кто-то, с кем можно проконсультироваться. А как? Дать объявление в газету? Срочно ищу экстрасенса? Специалиста по высшим силам? А почему бы, кстати, и нет? Я погружаюсь в свою память, перебираю известных мистиков и философ, чьи работы доводилось читать. Яркой вспышкой приходит понимание. Мое путешествие по «кипящему» космосу — один в один описание брамфатуры из Розы Мира Андреева. Религиозно-философском труде, основанном на мистических озарениях. Так… я еще глубже погружаюсь в свои воспоминания, вызываю перед внутренним взором образ Творца, с которым я пытался слиться в конце своего путешествия. Картинка дрожит, рябит, не вмещаясь в сознание. Мощным стокатто звучит Слово. Меня вот-вот «выкинет» из памяти, но кое-какое понимание у меня начинает возникать. Судя по всему и в первую очередь, по Слову — та высшая сила, с которой я столкнулся — это в интерпретации Андреева — монада под названием Логос. Богорожденный Демиург, борющийся с Люцифером. Хаос воюет с порядком. По крайней мере, на Земле. И пример подобной войны — распад СССР. Зачатки всечеловеческого этического общества, создание надкультуры и надрелигии были уничтожены Люцифером. Хаос победил.
— ….. говорю ему я. Леш, ты, кстати, знаешь, что Петрова отчисляют? — Вика тем временем накладывает пюре в тарелки. Туда же отправляются вареные сосиски.
— О боже! — девушка поднимает взгляд и видит, что часть стола испачкана кровью, что просто льется из моего носа.
Она бросается к аптечке, достает вату. Вставляет в мои ноздри. Я запрокидываю голову, пытаясь отдышаться. Здорово меня «накрыло». Зато кое-что прояснилось. Сам Андреев умер несколько лет назад. Но у него остался кружок последователей — вдова и друзья. Они же хранят бесценные рукописи. Надо встретиться с ними и все выяснить окончательно.
— Леш, тебе к врачу нужно. Такие кровотечения — опасный признак. Ты знаешь, что у тебя сосуды в глазах лопнули?
Я осторожно встаю, подхожу к зеркалу. Белки глаз действительно покраснели.
— Но я себя хорошо чувствую— вру, опять запрокидывая голову — Немного перенапрягся последние дни, а насчет Петрова — я решаю переключить внимание девушки — Он сам виноват. К этому отчислению парень долго и упорно шел.
Вика из кухни принесла тряпку, протерла кровь.
— Ты бы все-таки обследовался!
— Давай уже есть, а то картошка стынет.
Мы приступаем к ужину, попутно слушая радио. На Волжском шинном заводе выпущена первая покрышка, по завершенному Волго-Балтийскому судоходному каналу прошли первые суда. Страна живет полнокровной жизнью, не зная, что хаос Люцифера уже начинает пожирать ее.
Время все больше спрессовывается. Я пытаюсь успеть везде — и Вику выгулять, и отвести Свету Фурцеву посмотреть картины Васнецова. Встречи в клубе в Абабурово, корректура «Города», подготовка сборника стихов — тарелок в воздухе у «жонглера Русина» становится все больше.
Наконец, дело доходит до Федина. Он вызывает меня в понедельник 8-го июня и сходу огорошивает известием:
— Готовься. Выступишь от лица молодых писателей и поэтов на сессии Верховного Совета СССР.
— Я??
— Ты! 14-го июля.
— А на какую тему? — я с тоской понимаю, что повторяется история с партконференцией.
— «Поэт и гражданин. Об ответственности советской интеллигенции».
Федин морщится. Видно ему и самому эта тема не нравится — навязали сверху.
— Мне выступать от лица всей советской интеллигенции? Мне, 24-х летнему студенту?!
— Это предложил лично Леонид Ильич Брежнев — секретарь союза писателей ткнул пальцем вверх — Ты же к гимну новые слова придумал? Он тебя и запомнил.
— Не новые, а старые переделал.
— Кстати, Михалков обиделся. Еле его успокоили.
Я пожимаю плечами. Кто мешал Михалкову поторопиться с переделкой гимна?
— Откуда он узнал?
— Новые слова прислали к нам из ЦК на отзыв — тяжело вздохнул Федин — Кто-то из секретариата и сообщил.
— И каков будет отзыв? — интересуюсь я.
— Самый положительный. Я сразу понял, что от тебя будет толк. Как только увидел «Город». Кстати, звонил Твардовский. Завтра журнал выходит с первыми главами. Езжай в редакцию «Нового мира», проставляйся. Заодно с Александром Трифоновичем познакомишься. А это от нас.
Федин выкладывает передо мной красное удостоверение. Союз писателей СССР. Я открываю тисненую книжечку. Моя фамилия уже вписана — место для фотографии пока пустое.
— Зайдешь в секретариат — напишешь заявление — Константин Александрович мне ласково улыбается — И сфотографируйся на удостоверение. Поздравляю со вступлением в ряды советских писателей!
Федин встает, жмет мне руку.
— Спасибо, конечно… — я ошарашен, но беру себя в руки. Из этой истории можно выжать больше. — Я, правда, вам благодарен и постараюсь оправдать доверие. Только вот насчет доклада…
— Что насчет доклада? — хмурится Федин.
— Я, наверное, откажусь.
— Что значит откажусь?! Все уже согласовано наверху!
— Не могу писать такой важный доклад в очереди в туалет в общежитии. Вы хоть представляете себе, что у нас сейчас в общежитии творится? Сессия же!
— Как это понимать? — Федин краснеет от гнева — Мы и так пошли тебе навстречу со вступлением. У тебя даже книга еще не издана!
— Зато когда она выйдет — какой фурор произведет! — я повышаю ставки в игре — Не скажу, что во всем мире, но у соседей точно. Краков — польский город. Последуют приглашения в Варшаву, выступления за рубежом. Иностранные журналисты обязательно спросят о моих жилищных условиях — я им что скажу?
— Ну, ты и жук, Ру-усин! — секретарь союза писателей достает из ящика стола какой-то список, просматривает его — Ну, нет в Переделкино сейчас свободных писательских дач! Нет! Как только появится — первая твоя. Обещаю. С квартирой пока вообще помочь не могу. В Филях наш дом только еще строится, через год поговорим.
Я выхожу из правления Союза писателей с чувством глубокого удовлетворения. Хаоса в моей жизни становится чуть меньше. Определенности и порядка — чуть больше.
До 14-го июля происходит несколько важных событий. Во-первых, выходит журнал Новый мир. Переживаю вторую волну известности. Количество выступлений со стихами и чтениями — резко возрастает. Приглашения поступают из Ленинграда, Новосибирска, Казани… Оля Пылесос не очень этим довольна — идет сессия и организационная суета отвлекает ее от подготовки к экзаменам. Приходится задабривать девушку. Еду в очередной раз в ГУМ и покупаю изящные женские часики. Заодно приобретаю подарок и Вике — серебряные сережки с небольшими рубинами. Дамы счастливы и довольны. Но каждая по-своему. Селезнева бросается мне на шею, начинает целовать и ритуал дарения заканчивается в постели. Быкова более сдержана. Сильно краснеет, не знает, куда деть руку с часами. Судя по взглядам, что она на меня бросает, вариант «закончить в постели» тоже не исключен. И позу «наездница» Оля вполне могла бы освоить. Бесенята в глазах присутствуют.
Второе событие — посвящение в болиды сразу десяти участников клуба Метеорит. Ребята разослали наши пьесы — некоторые даже не поленились найти домашние адреса худруков театров и выслать им мотивирующие телеграммы. Устав СПК утвержден на высшем уровне — я становлюсь председателем, Лева и Дима моими замами. Еду в Госбанк, открываю для клуба расчетный счет. В ВААПе мы оставляем доверенность на перевод средств на этот счет. Теперь никакой ОБХСС нас не прищучит. Грузинские деньги перепрятываем. Одной темной ночью банально закатываем их в консервные трехлитровые банки и зарываем на участке в Абабурово. Часть оставляем. Пора приобретать Метеориту автопарк.